Еще одним форпостом «Орхидеейании» был Университетский участок.
В раздевалке участка висел разграфленный от руки лист бумаги со столбцами, озаглавленными: «Будет раскрыто — 2 к 1», «Не маньяк — 4 к 1», «Не будет раскрыто — 1 к 1», «Дружок / дружки — 1 к 4» и «Рыжий — ставки не принимаются, пока не задержат подозреваемого». Букмекером участка стал сержант Шайнер. Самый большой выигрыш могли получить те, кто поставил на «дружков», и уже с дюжину полицейских поставили по десятке на этот вариант, чтобы выиграть два пятьдесят.
В комнате для инструктажа было еще веселей. Кто-то повесил над входом две половинки дешевого черного платья. А наполовину пьяный Гарри Сирз танцевал вальс с чернокожей уборщицей, объявляя ее настоящей Черной Орхидеей, самой лучшей цветной певичкой со времен Билли Холидей. Прикладываясь поочередно к фляжке со спиртным, они продолжали кружиться в танце, а уборщица при этом еще умудрялась во весь голос орать негритянские песни, вынуждая говоривших по телефону полицейских затыкать уши.
Обычная рутинная работа также приобрела хаотичный характер. Одни сотрудники перекапывали картотеки автоинспекции и папки с досье по задержанным в Хантингтон-парке в надежде найти хоть какой-нибудь материал по Рыжему, с которым Бетти Шорт уехала из Сан-Диего. Другие были заняты чтением ее любовных писем, третьи проверяли информацию по автомобилям, чьи номерные знаки вчера ночью записал Ли, сидевший в засаде в гараже Джуниора Нэша. Миллард и Лоу отсутствовали, поэтому, бросив в большую корзину для входящих бумаг свой отчет о допросах и записку о выписанных мной постановлениях на арест, я поспешил смыться, прежде чем какой-нибудь вышестоящий клоун заставит меня присоединиться ко всему этому цирку.
Очутившись на свободе, я подумал о Ли, а подумав, пожалел, что ушел из участка, где к покойной относились, по крайней мере, с юмором. Затем я разозлился на Ли и начал думать о Джуниоре Нэше — профессиональном убийце, гораздо более опасном, чем десяток ревнивых донжуанов. В конце концов я возвратился к своим обязанностям полицейского и начал поиски Нэша в Лаймарт-парке.
Но Черная Орхидея настигла меня и там.
Проходя мимо 39-й и Нортон, я увидел зевак, толпившихся возле той самой автостоянки, а рядом бойких торговцев мороженым и хот-догами, продававших свою нехитрую снедь. Возле бара на 39-й и Креншо какая-то старушенция вовсю толкала глянцевые фотки Бетти Шорт, и у меня закралась мысль, а не снабдил ли ее всем этим наш очаровательный Клео Шорт за определенный процент от продаж. Обозленный, я постарался выкинуть весь этот идиотизм из головы и начал работать по-настоящему.
Целых пять часов я ходил по Саут-Креншо и Саут-Вестерн, показывая встречным фотографии Нэша и рассказывая об его судимости за изнасилование чернокожей девушки, но в ответ получал лишь одни отрицательные ответы или встречные вопросы типа:
— А почему вы не ищете подонка, который покромсал на куски ту красотку?
Ближе к вечеру я наконец смирился с мыслью, что Джуниор Нэш, по всей видимости, все-таки покинул Лос-Анджелес и что придется возвращаться в «цирк».
Наскоро перекусив, я позвонил в Отдел по борьбе в проституцией и попросил их сообщить адреса заведений, где обычно собираются лесбиянки. Просмотрев папки с информацией агентов, клерк назвал мне три бара, расположенных в квартале Вентура-бульвар: «Герцогини», «Шик» и «Кабачок Ла Верна».
Я уже собирался повесить трубку, когда он добавил, что все эти заведения не подпадают под юрисдикцию полиции Лос-Анджелеса, поскольку находятся на территории, подконтрольной шерифам, и работают под их покровительством — за определенную плату.
Когда я ехал в Долину, меня мало заботило, где чья юрисдикция. Гораздо больше меня интересовали отношения женщин с женщинами. Не лесбиянок, а тихих, скромных девочек — с великовозрастными. Нечто подобное встречалось и на ринге во время тренировок профессионалов со спарринг-партнерами-любителями. Проезжая мимо Кахуэнга-пасс, я старался представить их вместе. Но перед глазами возникали лишь тела и запах смазки и автомобильной обшивки — лиц не было. Тогда я постарался вообразить лица Бетти / Бет и Линды / Лорны, которые я видел на фото и на удостоверении, и присоединил к ним тела девушек, которых я видел во время своих боев на ринге. Картина становилась все более и более живой, но тут на горизонте появился квартал Вентура-бульвар, и я воочию увидел страсть женщины к женщине.
Бар «Шик» был в стиле деревенского домика и имел распашные дверцы, как в салунах из ковбойских вестернов. Внутри было довольно тесно, освещение слабое; потребовалось какое-то время, чтобы мои глаза привыкли к этой полутьме. Когда наконец это произошло, я увидел, что меня разглядывает целая толпа женщин.
Тут были и лесби с мужицкими повадками, одетые в рубашки цвета хаки и брюки военного покроя, и скромненькие девочки в юбочках и свитерках. Одна здоровенная кобыла оглядела меня с ног до головы. Ее соседка, стройная рыжая козочка, положила голову ей на плечо и обняла за некое подобие талии. Я посмотрел в сторону барной стойки, ища глазами хозяйку заведения. Заметив в конце зала что-то наподобие комнаты отдыха со стульями из бамбука и столом, заставленным бутылками со спиртным, над которым мигали разноцветные лампочки, я направился туда. Попадавшиеся на пути парочки, державшиеся за руки, нехотя расступались, давая мне пройти.
Лесбиянка за барной стойкой налила мне полный стакан виски и спросила:
— Ты из Комиссии по алкоголю?
У нее были пронзительные светлые глаза; отражающийся в них неоновый свет делал их почти прозрачными. У меня появилось странное ощущение, что она знает, о чем я думал по пути сюда. Выпив виски, я сказал: